Российский изобретатель и часовщик Константин Чайкин обладает уникальным достижением — он является обладателем 92 официальных патентов, что является самым большим количеством патентов среди всех часовых мастеров в мире. Так, под собственным брендом Konstantin Chaykin он создал первые в мире часы-пасхалию, которые определяют дату православной Пасхи.
В 2003 году Константин Чайкин основал свою мануфактуру «Константин Чайкин», которая производит часы категории «люкс».
В 2010 году Константин Чайкин стал первым и пока единственным российским членом международной Академии независимых часовщиков AHCI (Académie Horlogère des Créateurs Indépendants). С 2016 по 2019 год он занимал пост президента Академии.
В 2018 году Константин Чайкин и его часы «Клоун» были удостоены приза «За дерзость» (Audacity prize) на женевском Гран-при высокого часового искусства GPHG 2018 (Grand Prix d’Horlogerie de Genève). Это наиболее представительный и престижный часовой конкурс в мире.
Среди последних разработок Константина Чайкина — часы, созданные специально для работы на Международной космической станции. В 2021 и 2022 годах они были переданы космонавтам Олегу Новицкому и Олегу Артемьеву и прошли испытания как внутри станции, так и при выходах в открытый космос.
— Вы единственный часовщик из России, который участвует в международных выставках?
— Еще мой ученик, Антон Суханов, стал независимым часовщиком и сейчас является кандидатом в члены Международной академии. Он впервые выставился на международной выставке. «Ракета» (Петродворцовый часовой завод «Ракета», старейший завод России. — Forbes) также активно участвует в международных выставках в последние годы. И мы с Дэвидом (Дэвид Хендерсон-Стюарт, директор и совладелец часового завода «Ракета» с 2010 года. — Forbes) регулярно участвуем в этих международных мероприятиях.
— Вы приятели с Дэвидом? Ведь вы конкуренты.
— Мы в хороших отношениях, я бы сказал, приятельских. Мы делимся и своими проблемами, и радостями.
Когда я начал производство своих часов в 2003 году, я приехал на Петродворцовый часовой завод «Ракета» (в 2001-2003 годах завод был закрыт из-за банкротства, территория сдавалась в аренду под офисы и магазины, а имущество частично распродавалось, что-то выкидывалось, что-то перевозилось в соседнее здание), который находился в процессе переезда. Там стояли какие-то коробки и станки, и я успел купить станок Hauser, который должны были сдать на металлолом, за 20 000 рублей. Это была значимая потеря для часовой отрасли: еще недавно они производили около 40 млн часов в год, а тогда, дай Бог, с собственными механизмами производили 200 000.
В общем смысле, для большой страны, которая обладала невероятными научными возможностями и достижениями в области производства, это было непростое время. Представьте, СССР был на втором месте после Швейцарии по объему производства часов. Сейчас фактически две страны производят такие объемы и оборудование для производства. Всего две страны на 8 млрд населения.
— Швейцария и Китай?
— Швейцария и Япония производят оборудование для производства. Токарные автоматы такой высокой точности — только Швейцария и Япония. Корея, Китай, Германия, Турция и все остальные производят менее точные станки с меньшей точностью и качеством.
— Никогда не думали переехать из России в ту же Швейцарию?
— Меня много раз приглашали, но поскольку я часто бываю в Швейцарии и знаю, какая это страна, я не могу представить жизнь там. Та же Женева, где меня все узнают, — это маленький город, чуть больше 200 000 человек. Как там жить? Я могу жить только здесь, учить людей и выстраивать понимание того, что мы делаем из технически сложных российских продуктов самое лучшее. Там я должен подчеркивать, что это российское и нести эту культуру для людей. Например, «Колобок» (модель часов бренда Konstantin Chaykin)…
— Как прошла презентация «Колобка»?
— Отлично. Здесь, как и там, в Женеве, тоже. С одной стороны, у меня было опасение перед тем, как мы представили это в Женеве, но это было обдуманное решение — сделать именно там, показать именно там. На фоне всех культурных и социальных историй с отменами и так далее, это очень важная миссия. Это моя миссия — декларировать русскую и российскую культуру, показывать, какие мы и что мы можем делать крутые вещи.
— Расскажите про часовой мир, какой он?
— Несмотря на то, что в мире продается много часов, производителей люксовых часов не так много. Не наберется и сотни компаний. С другой стороны, людей, которые их покупают, тоже можно пересчитать по пальцам. Если говорить о часах уровня Rolex, то компания производит примерно половину всех часов в мире. В мире производится около 2 миллионов часов в год, то есть около 2 миллионов потребителей. Rolex и Omega занимают большую часть рынка, их часы покупают, вероятно, для статуса. Купил себе BMW, Rolex и квартиру — жизнь удалась.
Мне нравится компания Rolex с точки зрения ведения бизнеса, техники, надежности и качества. Это прекрасные часы.
Есть и другая группа покупателей, не такая масштабная. Это люди, которые так или иначе связаны с часами, им нравятся часы, они в них разбираются, и коллекционеры. Наша аудитория — большинство из них коллекционеры. У нас много коллекционеров по всему миру в разных экзотических и не очень странах. Страны Персидского залива, Юго-Восточной Азии, даже Мексика, США и Европа.
Также многие пилоты зарубежных самолетов покупали наши часы. В основном всплеск интереса начался с появлением модели «Джокер». Именно тогда начался всплеск присутствия среди международных коллекционеров за рубежом.
— Сколько стоили первые «Джокеры»?
— €7000.
— В плане развития бренда и экспансии, какие стратегии вы используете?
— Есть разные способы продвижения часов. Я не отношусь к тому типу людей, которые давно ушли 200 лет назад. Я человек, который существует здесь и сейчас, и бренд создан мной при мне. Главный человек, который должен продвигать и носить бренд — это я, а не какая-то знаменитость. То есть, для того чтобы бизнес развивался, это одна из стратегий, и она возможна. Если мы решим все проблемы с ростом производства, и предложение вдруг станет больше, чем спрос, возможно, мы вернемся к разговору об экспансии. Пока ситуация другая, нет смысла в обратном.
Когда вы производите, как «Ракета», 5000 часов в год или миллион часов в год, как Rolex, вы можете эти часы в качестве пиара или бартера надеть на одного, другого, подарить третьему. Мы производим 250-300 часов в год, и для нас каждые часы — отдельная ценность. Я лично руками каждый винт на задней крышке закрываю самостоятельно.
У нас все хорошо с маркетингом и экспансией. У нас другие проблемы, более серьезные.
— Какие?
— Производство. Люди. Каждый человек, который здесь работает.
— То есть это не масштабируемая история?
— Это не масштабированная история. Ее можно масштабировать, например, переехав в Швейцарию. Там — пожалуйста.
Я люблю иногда сходить в горы в Швейцарии, два-три раза в год, погулять по берегу Женевского озера. Но это не для жизни, а для удовольствия. Я люблю определенные трудности. Сначала, например, был ковид, и для бизнеса это был не самый простой период по сравнению с той же Швейцарией. Сейчас у нас другая ситуация, продолжение трудностей. И количество трудностей несравнимо с тем, как люди производят часы в Швейцарии и как мы делаем это здесь. Сегодня, учитывая санкции, много трудностей, особенно связанных с санкциями.
— Идея делать такие яркие и провокационные часы не была рискованной? Потому что, если не знать ваш бренд, можно подумать, что это какие-то сувенирные часы. Особенно «Джокер» кажется детскими часами.
— Да. Есть еще мем про наши часы: «Это для детей. Сколько стоит? Это для детей».
— Или часы «Миньон», которые изначально показались мерчем. Но они стоят $40 000…
— На вторичном рынке, да. Мерч миньонов. Во мне уживается несколько смыслов: я изобретатель, часовщик и художник. Очень часто я руководствуюсь не бизнес-мотивами, а делаю то, что мне нравится, что из души. Это на первом месте, бизнес — на втором. И это мой вклад в развитие мирового часового дела. Это мое открытие, как новое направление в часовой индустрии. Оно может казаться простым, но на самом деле, там есть много сложных с точки зрения художника аспектов и моментов, над которыми я работаю.
— Один мой знакомый, часовой агент, когда я увидел у него ваши «миньоны» и спросил, сколько они стоят, сказал: «$20 000–30 000» и добавил, что придется ждать год, чтобы купить их сразу.
— Это неправда! За $20 000 не удастся купить, минимум $40 000. И это только на вторичном рынке. У нас вообще ничего не купишь за эти деньги. Минимальная цена была около $14 000 для первых моделей, а для вторых — $19 000. На вторичном рынке обычно цены в два-три раза выше.
Что касается очереди, здесь нет ничего хитрого, это просто реальность. Мы производим часы, за которыми большой спрос. Как быть? За 20 лет у нас собрался огромный круг коллекционеров, которые следят за нами и коллекционируют наши часы. У нас уже есть огромный список ожидания, поэтому мы обычно работаем следующим образом: когда мы создаем и представляем новую модель, мы предлагаем ее заранее или в момент создания нашим постоянным клиентам, партнерам и, соответственно, новым людям из списка ожидания. Они быстро давать обратную связь и покупать. Все остальные продажи проходят в свободном режиме. Кто первый успел, тот и имеет возможность приобрести их.
— Вы нынешний самый дорогой российский часовщик?
— Да, конечно.
— У вас есть более 90 патентов. Для чего они нужны? В России авторское право вообще работает?
— Патенты нужны для заполнения лазеек. Вот видите, это один из важных творческих процессов для меня. Техническое творчество, то есть придумывать что-то новое, используя свою фантазию, воображение и техническое мышление, позволяет стать изобретателем. Поэтому патенты не висят на стене, они представляют новые идеи и функции, которые ты потом можешь внедрить в свои часы и механизмы.
— На что из патентов вы особенно гордитесь?
— Первый патент, скорее всего, самый важный. Это индикатор даты православной Пасхи (часы-пасхалия — механические часы, которые помогают определить дату предстоящей Пасхи или вычислять ее автоматически. — Forbes). Потом были и другие, более интересные, но в этом патенте впервые сочетались механика, математика и даже оптика.
— Одна из ваших культовых моделей — «марсианские» часы. Как вы рассчитывали марсианское время?
— Мы рассчитывали марсианские сутки и марсианский календарь. Марсианские сутки длиннее солнечных — 23 часа 39 минут 38 секунд. Они астрономически известны, задача заключалась только в преобразовании солнечных суток в марсианские. Мы создали марсианский турбийон, который нейтрализует земную гравитацию, влияющую на хронометр. Два года назад мы сделали этот механизм, и в наших часах реализовали изменение частоты колебания и баланса, чтобы они показывали марсианское время.
— Какие часы занимают больше всего времени в производстве?
— «Лукоморье» — в них цепью наматывается индикация механизма (в часах используются две цепи: одна с крупными золотыми звеньями, украшенными гравировкой, оплетает ствол, другая тонкой цепочкой наматывается на барабан, превращаясь в римскую цифру для обозначения текущего часа. Это устройство цепной графической цифровой индикации было придумано Константином Чайкиным в 2016 году и запатентовано в 2017. — Forbes). Они создавались пять лет. Вообще, сложные часы — моя страсть. Были также сложные наручные часы «Московская пасхалия» и «Северная пасхалия» с пасхальными календарями. Эта работа очень интересна, потому что в ней много математики и сложных механизмов. Например, к благотворительному аукциону Only Watch, который пройдет 5 ноября в Женеве, мы создали самые сложные российские часы — «звездочет». В них 16 усложнений и более 660 деталей.
— Сколько времени занимает создание первых часов? Ведь вы делали их своими руками от и до.
— Больше полугода. Сначала был поиск, как это сделать. Затем поиск оборудования, технологий. Если посмотреть на мое начало, то это выглядит как какое-то хобби. Был поиск самого себя, поиски знаний, поиски технологий, и только потом все это коммерциализировалось. Мне понадобилось три года, чтобы научиться делать часы. И условно говоря, первая продажа была только в 2006 году.
Первый станок был куплен за 20 000 рублей, потом второй — за 50 000 рублей. Это был утилизированный станок с завода «Ленремчас». Изначально его стоимость была около $15 000 или $20 000.
— Если не учитывать ваш бренд, то какие часы вы бы себе хотели?
— Чем дальше, тем развивается вкус и насмотренность, и ты начинаешь спокойнее относиться к этому. Сейчас, к сожалению, год за годом все меньше вещей удивляют и радуют, вызывая желание обладания. Поэтому у меня сейчас нет фаворитов, нет часов, которые я бы хотел носить. Из зарубежных брендов есть только одни часы, Omega Speedmaster, которые были куплены исключительно для технического сравнения с нашими.
